– Беда в том, что психотерапевтов у нас пока мало. Специальность, на самом деле, штучная, поскольку подготовка очень длительная. До недавнего времени это было примерно так: сначала 6 лет учишься в медицинском, потом нужно закончить интернатуру по психиатрии, три года отработать психиатром, и только после этого начать обучение психотерапии. Пока ты не наберёшь 780-900 часов — не имеешь права получить лицензию. Итого, требовалось 10-11 лет, чтобы подготовить всего лишь начинающего психотерапевта. 

– Не каждый способен на такой долгий путь. Но мне почему-то кажется, что у нас не только психотерапевтов мало, пациентов тоже не хватает…

– Пациентов много, на самом деле, но обращаются ли они — вот в чём вопрос. На протяжении всей своей жизни в качестве психотерапевта сталкиваюсь с удивительным явлением: когда люди узнают, кем работаю, говорят: «Круто, такая нужная специальность!». Спрашиваю: «А ты ко мне пойдёшь?». В ответ: «А мне зачем?». Дело в том, что у нас в стране долго бытовал миф о карательной психиатрии. Мол, неугодных засовывали куда-то в диспансер. Да, на самом деле, случалось. Но не в таких масштабах, как пишут. Потому что реально ни один уважающий себя врач, даже в провинциальном городе, заниматься этой ерундой не будет. Ещё  люди не идут к специалистам, потому что не знают о психотерапии, боятся, что их поставят на учёт, а также из-за предубеждений. Человеку очень сложно признать, что у него есть какие-то проблемы, потому что обычно связывают эти проблемы с психической болезнью. В итоге, затягивают настолько, что впервые приходят уже в том состоянии, когда их в стационар нужно направлять. Спрашиваю: «Где вы раньше были?». «А я не знал», «А я боялся», «А я думал, что само пройдёт». Ребята, а вот аппендицит сам проходит?

– Не, ну аппендицит операции требует, и болит к тому же. Его трудно не заметить…

– Вот именно. Там, где есть аппендицит – присутствуют рецепторы, нервные окончания, которые чувствуют боль и передают сигнал в мозг. А вот когда с головой непорядок, там болевых окончаний нет. Душа страдает «молча», боль чувствуешь лишь когда психосоматика начинается.  Знаете, в середине семидесятых годов, на Украине провели такой эксперимент: на время летних отпусков в одном из медучреждений всех терапевтов отпустили. А на их место посадили психотерапевтов. Так вот, 75% пациентов до узких специалистов так и не дошли. Оказалось, у них была психосоматика, проявление невроза. И, на самом деле, так часто бывает: у человека что-то болит, он бегает от одного врача к другому, никак найти не может причину, таблетки горстями ест, а надо всего лишь обратиться к психотерапевту.

– Мне кажется, люди ещё боятся огласки. Вдруг доктор расскажет кому-то о твоих проблемах. Или ещё хуже — шантажировать начнёт.

– Зря боятся. Когда ко мне приходят, я же здесь паспорт не спрашиваю. Кроме того, мы все работаем по закону о психиатрической помощи, где чётко написано, что огласка наказуема, это вмешательство в личную жизнь. Так что пациенты могут быть абсолютно спокойны: сам факт обращения за любой психологической помощью — врачебная тайна. Кроме того, чисто по-человечески: зачем мне это всё? Что я с этого буду иметь? Раз ляпну – потом ко мне вообще никто ходить не будет. Одно дело – если человек согласие написал и оговорил, кому разрешает рассказать. Если такого нет – неважно – жена, брат, сват, мать, отец, дед – никто, абсолютно никто, не имеет права без согласия пациента получить информацию. Люди, которые ко мне ходили, стараются никому не рассказывать, что бывают у психотерапевта. В нашей культуре это не принято. Но ведь, на самом деле мы не стесняемся, что чиним свои машины у автомехаников. А заниматься своим здоровьем, тем более такой деликатной сферой, почему-то считается стыдным.

– Да некоторые не то что окружающим, себе не признаются, что у них проблемы.

– Увы, это так. Вот приходил ко мне недавно онкологический больной. У него необычайно высокий уровень агрессии. Правда, поначалу он это вообще отрицал, говорил, что совершенно не агрессивен, мухи не обидит… А потом наш Иван Иванович (манекен) в течении двух часов терпел избиение палкой. До кровавых мозолей пациент бил его и остановить было невозможно, я попытался и тоже удар словил…

– Жесть какая. А ведь большинство людей считают, что сеанс у психотерапевта должен быть тихим, что врач будет тебя гладить по головке и утешать.

– Толку от такой терапии не будет. Вы можете себя представить операцию без боли? Без разреза? Да, можно годами ходить к психологу, который будет внимательно выслушивать, успокаивать, но стараться обходить острые углы. Конечно, вам с ним будет приятно, хорошо. Но здесь, знаете, как в песне: «Не отыскать надёжной славы, покуда кровь не пролилась». Ситуация не поменяется, только усугубится. Вы пойдёте к другому психологу, к третьему, потом по всяким бабкам… пока не наткнётесь на жёсткого специалиста, который отчехвостит вас и в хвост, и в гриву. Конечно, на первых порах, можно изобразить из себя помойное ведро и послушать, что человек говорит. Но когда это идёт по десятому, по двадцатому разу, и видно, что человек из круга не выходит – нужны неприятные рекомендации, неприятные слова. Если так делать – толк будет. Но мы помним, что насильно мил не будешь, поэтому если человек уходит — я за ним не побегу.

– А часто бывает, что пациенты уходят, не завершив лечение?

– Случается. Некоторые – и с первого сеанса. В нашей работе ведь очень много граней. Например, «вторичная выгода». Человек привыкает к своему болезненному состоянию, и начинает «ловить дивиденды».

– Какие ещё от болезни могут быть «дивиденды»?

– Очень даже ощутимые. Вот, например, была у меня пациентка 68 лет. Болеть она начала ещё в середине семидесятых – на фоне стресса. После развода с мужем осталась с двумя детьми на руках. Она работала медсестрой процедурного кабинета, и у неё началась аллергия на препараты. Но зарплата была неплохая, поэтому женщина не ушла с должности. Тогда у неё появилась мокнущая экзема. О’кей, она пальцы бинтует, сверху два слоя перчаток, плюс маска. И работает. Тогда организм говорит: «Ах так? На ещё бронхиальную астму до кучи!». Дальше – гормональное лечение, оплывшая фигура. Замуж больше так и не вышла, но детей вырастила и… продолжила работать на пенсии, уже с инвалидностью.

И вот приходит она ко мне на лечение. Встречи раз в неделю, ко второй появляется уже розовенькая, без перчаточек и показывают сухие ручки. То есть, мокнущая экзема стала проходить. К третьему сеансу у неё давление нормальное, она дышит, хвалится, что даже таблетку забыла выпить, но обострения не случилось. А в четвёртый приход заявляет: «Я к вам ходить не буду». Почему? А потому что в это время у неё обычно случалось планируемое обострение бронхиальной астмы. И она попадала в больницу. Поскольку сама – медик, лечение проходила формально,  всё себе ставила и сидела дома – с внуками. А дети в это время спокойно ездили отдыхать. И вдруг – такой казус. Билеты есть, путёвка в Таиланд есть, а детей оставить не с кем,  потому что терапевт не выписывает направление в больницу. Обострения-то не случилось! Вот она мне и сказала: «Доктор, вы очень плохой! Что вы наделали?! Всю жизнь мне сломали!». Казалось бы, впервые за много лет чувствуешь себя здоровой, радуйся! Куда там, я ей «всё испортил».

– Это похоже на какую-то зависимость: «вроде и плохо, а выбираться не буду». Кстати, о зависимостях: наверное, от них избавлять сложнее всего?  

– Действительно, трудно. Почему тяжело работать с зависимостями? Потому что созависимые люди обычно на терапию не идут. А ведь именно от них на 80-90%  зависит состояние близких. Это тоже называется «вторичная выгода». Иногда люди действуют согласно определённому сценарию. Вот была история: у женщины уже третий муж, причём, все супруги — алкоголики. И с этим мы добиваемся длительной ремиссии – без всяких кодировок больше года человек не пьёт. Вдруг – мощнейший запой. Когда приходит более-менее в себя, спрашиваю: что случилось, кто предложил выпить? А он: «Жена. Сказала – ты ведь давно уже не пьешь». Разговариваю с ней: «Зачем?» А она не осознает, не понимает, в чём проблема. Потому что её дедушка, прадедушка, папа – все алкоголики. У неё сложился жизненный сценарий, по которому она должна быть такой же несчастной, как мама. И пока она это не поймёт – проблему не решить.

Или был ещё такой момент: молодого человека жена привела, тоже выпивал. С помощью кодировки удалось добиться очень длительной ремиссии. А через месяцев восемь, они пришли ко мне, как к семейному психотерапевту, потому что собрались разводиться. Выяснилось, что, несмотря на свои выкрутасы алкогольные, парень достаточно неплохо зарабатывал. А у алкоголика, как известно, деньгами, в основном, распоряжается жена. Она тоже неплохо зарабатывала, но раза в три меньше, хотя и занимала неплохую должность. Так вот, когда он вышел из алкогольного пике, вдруг увидел, что у неё десять пар сапог, а у него одна. Она себе может позволить дорогие покупки, а он — не может выпросить деньги на абонемент в спортзал. И муж стал реально предъявлять претензии, прекратил  отдавать деньги. А у неё просадка: «Ты что, меня больше не любишь?». Благо они оба не хотели разводиться. Нам удалось тогда  поработать, и они сумели договориться – обошлось без разрыва.

–А родители подростков к вам обращаются?

– Обращаются. Но я не очень люблю работать с подростками, потому что в большинстве случаев проблема заключается в семье. Но родители не готовы работать вместе. Это, кстати, беда школьных психологов: к ним пытаются отправить самых трудных, чтобы эту головную боль скинуть на кого-нибудь. Из серии: «Разберитесь с ним, сделайте, чтобы стал хорошим». Но подросток же не просто так становится проблемным. Я тоже вырастил двоих взрослых сыновей, понимаю, как это выглядит.

– Мне кажется, некоторые взрослые просто забывают, как они сами подростками были.

– Да, очень часто мы предъявляем детям необоснованные претензии, забываем, что они живут рядом с нами,  видят нас, всё впитывают, как губка, и начинают это потом выдавать. Поэтому прежде чем ругать подростка, нужно сначала подойти к зеркалу, посмотреть на себя. Но никто не хочет от этого делать. Как в том анекдоте: «Запишите, пожалуйста, мальчика на приём, у него проблемы» – «А сколько мальчику лет?» – «Двадцать шесть.» – «Почему тогда он сам не звонит?» – «Считает, что у него нет проблем.» – «И как вы думаете, это больше проблема для вас или для него?» – «Конечно же, для меня.» – «Давайте тогда я вас запишу.» – «А мне-то зачем психолог?» 

– Критичность отсутствует у многих. И у нас зачастую для того, чтобы дошло до той самой критичности, нужно чтобы жизнь приложила тебя «фейсом об тэйбл», причём, очень серьёзно. Поэтому обычно люди приходят ко мне в запущенном состоянии. Забывают о том, что «лучше плакать у психолога, чем смеяться у психиатра».

– Чтобы не пропустить эту «точку невозврата», на какие симптомы нужно обратить внимание?

– Если нет так называемого «ровного настроения», начинает снижаться чувство юмора, присутствует частая усталость, недосып, появляется вспыльчивость, раздражительность – всё, пора: «хватай мешки, вокзал уже поехал». Нужно срочно бежать психотерапевту. Чтобы не стало хуже.

ИСТОЧНИК: https://sgzt.com/k26/?module=articles&action=view&id=4934